Вряд ли им приходило в голову, что объектом съемки на деле была резиденция «народного целителя Исмаила», точнее говоря, подступы к ней, трудолюбиво заснятые Курловским во всех видах и ракурсах. Трудно сказать, была ли эта парочка теми, за кого себя выдавала – то есть относительно мирными коммерсантами, – или служила подстраховкой для явки Джинна (этой вот самой резиденции Исмаила), внешним наблюдательным постом. По данным оперов, ларек появился здесь за неделю до вселения целителя, что, конечно же, опять-таки можно толковать двояко: и списать на совпадение, и отнести к звериной предусмотрительности Джинна. Не в том суть. Главное, им, кажется, удалось отыграть все, как по нотам, не вызывая подозрений, очень хотелось в это верить…
Потом красавица изъявила желание самолично осмотреть жилище целителя, чтобы убедиться, есть ли разница меж загадочным представителем народной медицины Кавказа и московскими экстрасенсами. Вся компания направилась внутрь. Курловский умышленно задержался возле самого прилавка. Оказалось, он просчитал все правильно: молодой, рассудив, видимо, что грозный воин достаточно ублаготворен относительно нормальной водкою, поинтересовался с гордой непроницаемостью истого сына гор:
– Слушай, командир, кто такая?
– Певица, – значительно сказал Курловский, поднимая палец. – Из Москвы к нам, поддержать морально. Изабелла. Слышал?
Т о т, разумеется, и не слыхивал, но, чтобы не терять лица, медленно кивнул с видом истинного меломана. Курловский пошел в дом, хмыкнув про себя. Те, кто готовил операцию, рассчитали верно: нынче в «ящике» мельтешит столько полуголых девочек, обходящихся вовсе без фамилий, одними кличками, что запомнить всех решительно невозможно. Даже столичный житель наверняка запутается во всех этих Белках-Стрелках, Констанциях и прочих Луизах. Молодая еще звездочка, недораскрученная, черт их всех перечтет… Идеальное прикрытие. Правда, Костя, чье предложение насчет «Изабеллы» в конце концов и решено было принять, потом признался втихомолку, что рабочий псевдоним лейтенанту Кате он выдумал, имея в виду в первую очередь известный в советские времена сорт вина. А впрочем, какая разница?
Когда они вышли, неподалеку от «уазика» кучковалось несколько местных пацанчиков – в других, более мирных краях дети детьми, а здесь этакие детки, случалось, и автомат в ход пускали, и боевыми гранатами швырялись… Один, стервец, довольно громко принялся считать, тыча пальцем в военных:
– Десять тысяч долларов, еще десять, еще… А эта – все, пожалуй, пятьдесят, выкупят, никуда не денутся…
Шутило молодое поколение. Специфически. Определенно сожалея, что не в силах пока что шутку сделать былью. Чтобы поддержать непринужденное веселье, Курловский, встав неподалеку от них, принялся демонстративно тыкать пальцем, громко комментируя:
– Одно… два… три… четыре…
– Ты что считаешь? – поинтересовался юнец.
– Уши ваши считаю, – с открытой, обаятельной улыбкой признался Курловский. – Пять… шесть… сколько сувенирчиков получится…
Юные моджахедики презрительно насупились, но на всякий случай бочком-бочком отступили подальше – столкнувшись со столь же специфическим юморком, решили не рисковать. Перехватив укоризненный взгляд майора, Курловский с невинным видом пожал плечами: как-никак сейчас он был вовсе и не он, а выпивший омоновец, всегда можно сказать, что ситуация требовала именно такого поведения…
– Ну что? – спросил он в машине.
– Стандартная квартирка. Двухкомнатная. Мебели небогато, судя по первому взгляду на стены, дыр в соседние хаты вроде бы не пробито. Вообще пустовато. Оружия в больших количествах там явно не прячут.
– Но при них-то что-то обязательно будет…
– Да это уж как пить дать.
– Вам и во вторую комнату удалось заглянуть? Когда я вошел, вы все в одной торчали, возле целителя…
Я заглядывала, – сказала Катя. – Я ж столичная фемина, мне интересно… Парочка спальников на полу, и все. Стены голые. Окно какой-то тряпкой завешено.
– Главное, стекол нет. Это хорошо. Терпеть не могу родным организмом стекла вышибать. Это в кино они из слюды, а в жизни – режутся… И больно.
Ночью, в полумраке – для луны был не сезон, – развалины улицы выглядели еще более странными, неправильными, чуждыми. Если днем еще имелось какое-то карикатурное подобие нормальной человеческой жизни, то ночью все обстояло решительно наоборот. Стояла душная тишина, долетавшие время от времени звуки были решительно ни на что не похожи, в них приходилось долго опознавать нечто хотя бы приблизительно знакомое – еще и оттого, что сознание ничего знакомого заранее не ждало. Так что любой случайный скрежет железа – ветерок, быть может, или крыса шмыгнула, – любой стук сначала представлялись черт те чем, насквозь непонятным и тревожащим…
Вот выстрелы, что характерно, ни с чем нельзя было спутать. А они порой раздавались где-то в отдалении – два раза это были одиночные пистолетные, один раз – недлинная автоматная очередь. Что в сумме означало самые обычные ночные будни. Пожалуй, сегодняшнюю ночь можно было с полным на то правом назвать тихой и спокойной.
Они ждали, каждый на своем месте. Двойками и тройками они сюда проникли еще в сумерках и заняли заранее расписанные позиции. В доме напротив целителя кто-то, похоже, мирно обитал – там совсем недавно горел посреди комнаты на втором этаже костерчик, тянуло съедобным варевом, среди тихих голосов слышался и женский, но очень быстро все стихло. Улеглись спать, надо полагать, справедливо не желая привлекать к себе ночью чье бы то ни было внимание.